Жюль Лермина - Сто тысяч франков в награду
— Вы проследили за ней взглядом?
— Нет, что вы, господин! Это не мое дело. Я тогда только подумал: «У госпожи, наверно, здесь свидание». Затем я насыпал лошади овса, чтобы она поела и отдохнула. Вот…
— На улицу Таранн! — приказал Жорж де Вильбруа.
— Слушаюсь! Я, знаете ли, развожу господ до тех пор, пока не стемнеет.
Хотя рассказ извозчика оказался весьма неопределенным, Жорж не терял надежды: все-таки первый шаг был сделан. Едва прибыв на улицу Тарран, господин Вильбруа выпрыгнул из кареты. Был час дня. Ярко светило солнце, и прохожие толпились на тротуарах. Жорж приказал извозчику точно указать то место, где Нана Солейль вышла из экипажа, после чего стал внимательно осматриваться.
На углу улицы призывно раскрывалась дверь кабака, на левой стороне располагалась лавка старьевщика, где рядом с баулом времен Генриха III можно было найти драгоценные, пожелтевшие от времени кружева. Жорж задумался. Ему казалось, что благодаря какому-нибудь невероятному случаю он сумеет узнать, в какой дом вошла Нана, или по крайней мере определить, что за направление она избрала. Вдали виднелась станция железной дороги Монпарнас. Вдруг извозчик ударил себя рукой по лбу.
— Я совсем забыл одну вещь! — воскликнул он. — Хоть я и не подсматривал, но глаза мне Бог все-таки дал. Я вспомнил, как госпожа остановилась у того фонаря, посмотрела на часы, а потом взглянула наверх, словно что-то прикидывая…
— Куда взглянула? — оживился Жорж.
— Постойте тут с лошадью, а то полицейский ее заберет. Я пойду на то место и покажу вам, как все было. Никуда отсюда не уходите!
Извозчик подошел к фонарю и постарался изобразить госпожу Солейль. Разумеется, со стороны это выглядело весьма комично: неотесанный простолюдин подражает манерам светской дамы. Опираясь на фонарный столб, извозчик вытащил из кармана громадные часы с выпуклым толстым стеклом, посмотрел на них и, немного наклонив голову, медленно повернул ее к дому на правой стороне улицы.
— Вот, господин буржуа, — сказал извозчик Жоржу, вернувшись к лошади, — так все и было. Она смотрела на тот большой пятиэтажный дом с золоченым балконом.
— Вы больше ничего не видели?
— Нет, больше ничего. Моя лошадь хотела есть, вы понимаете…
Задумавшись, Жорж долго смотрел на указанный дом, построенный совсем недавно. Его архитектура ничем особенным не выделялась, однако на нем было множество роскошных, но безвкусных украшений. На первом этаже дома располагались молочная и хлебная лавки. На балконе второго этажа золочеными буквами было написано: «Мадемуазель Флора: искусственные цветы, бальные и свадебные наряды». Над цветочницей была частная квартира. На уровне четвертого этажа красовалась вывеска: «Благополучие семейств. Замена рекрутов»[11]. Наконец, пятый этаж занимала портниха.
— Подождите меня, — приказал Жорж извозчику и перешел улицу.
Приступать к розыскам, имея столь расплывчатые указания, было не совсем удобно, но Жорж, наделенный железной волей, не хотел признавать никаких препятствий. Войдя в ворота, он спросил у привратника, предварительно положив перед ним золотую монету, не входила ли в этот дом такого-то числа дама, и подробно описал ее внешность. Привратник, глаза которого округлились при виде блестящей монеты, был готов рассказать все, что знал.
— Но подумайте сами, господин, — начал он, — здесь бывает очень много людей. У нас в доме живут цветочница и портниха, у которых нет отбоя от покупательниц. Целыми днями к ним входят одна дама за другой… Правда, тут еще живет господин Куркодем, но к этому дамы не ходят, одни только мужчины по поводу найма рекрутов. Что касается портнихи…
— Благодарю вас за помощь, — прервал его Жорж, — я иду к цветочнице.
— А ваши двадцать франков?
Но Жорж был уже на лестнице. Мадемуазель Флора очень вежливо встретила посетителя, так как приняла его за клиента. Но стоило ему объяснить причину своего посещения, как цветочница изменилась в лице и сухо заявила, что не считает себя обязанной отвечать на вопросы первому встречному. Жорж, однако, не смутился. Круглая сумма в сто тысяч франков способна творить чудеса. На лице мадемуазель Флоры засияла улыбка, и она тут же вспомнила:
— Рыжеволосая дама! Дайте-ка подумать… Я сейчас загляну в свою книгу, и хотя цвет волос там не указан, мне все-таки легче будет припомнить…
Мадемуазель Флора стала удивительно любезна.
— Госпожа М., мадемуазель де Т… Да, вот и все мои клиентки в тот день. Еще была одна провинциальная дама в обществе молодого человека из высшего света. Блондинка, и очень хорошенькая. Она собиралась выходить замуж. Ей срочно нужно было платье, и у госпожи Берты с пятого этажа как раз нашлось подходящее. Немного перешили в спинке, и все было готово.
Жорж сгорал от нетерпения.
— Я дала вуаль и венок за сто семнадцать франков — это почти даром, но, когда продаешь за наличные деньги, можно и уступить.
Вильбруа остановил этот нескончаемый поток слов:
— Никакой другой дамы не было?
— Нет, клянусь всеми святыми, не было!
Портниха, которую затем расспросил господин Вильбруа, также ничего не знала о Нане Солейль. Берта даже поспешила заметить, что не принимает подобных дам в круг своих клиенток. Жорж вышел ни с чем и приказал отвезти себя домой. В ту минуту, когда он заходил в особняк, высокий, худощавый господин с крючковатым носом, о чем-то совещавшийся с Дюмонселем, обратился к нему:
— Господин Вильбруа?
— Точно так. С кем имею удовольствие говорить?
— Моя фамилия Паласье, я поверенный по делам и прошу вас уделить мне минуту вашего внимания.
Жорж переглянулся с Дюмонселем. Тот кивнул ему, что должно было означать: «Соглашайтесь».
— Пойдемте, — проговорил Жорж.
С самодовольным видом следуя за Вильбруа, господин Паласье походил на единицу, желавшую иметь с правой стороны десяток нулей. Он, казалось, думал: «В моих руках вся ваша сила, без меня вы ничто!» Озабоченный, Жорж вошел в кабинет и, опустившись в кресло, повернулся к посетителю вполоборота.
— Я слушаю вас, — небрежно бросил он незнакомцу.
Господин Паласье, поверенный по делам, был, как мы уже сказали, очень высок, но благодаря своей невероятной худобе казался еще выше. Он был одет в похожий на чехол черный сюртук, полы которого волочились по полу. Незнакомец носил непромокаемые ботинки с тройной подошвой. Не забудем добавить к описанию длиннейшие руки в черных перчатках. Таков был господин Паласье.
— Я слушаю вас, — повторил Жорж.
Паласье, все еще стоявший у дверей по той простой причине, что ему не предложили сесть, приосанился и дребезжащим голосом заметил:
— Господин Вильбруа, вероятно, не знает, с кем имеет честь говорить…
— Что, простите? — воскликнул Жорж, которому в этот момент сильно захотелось вытолкать невежу за дверь.
Господин Паласье повторил свою фразу, подчеркнув слова «имеет честь». Жорж едва не расхохотался.
— Действительно, — сказал он, сдерживая смех, — не знаю.
— Однако вы держите в руках мою карточку. Может быть, вы еще не прочли, что на ней написано. Впрочем, вы иностранец, и это многое объясняет…
Жорж, смущенный самоуверенностью незнакомца, задался вопросом: «А не сумасшедший ли передо мной?»
— Моя фамилия Паласье, — повторил незнакомец.
— Ну и что с того?
— Жан Ипполит Кастор Паласье…
— Дальше?
Скрестив руки на груди, странный гость Паласье проговорил:
— Господин Вильбруа, я не снизошел бы до этого, будь на вашем месте кто-нибудь другой. Это оскорбительно для меня. Но вы, я повторюсь, иностранец, а я слишком воспитанный француз, чтобы забыть о приличиях, к которым меня обязывает гостеприимство страны, принявшей вас.
Вильбруа слушал посетителя, открыв рот.
— В этом столетии, — продолжал Паласье, — было всего трое великих, действительно замечательных людей. Я не буду вам их называть. Вы сами прекрасно знаете, о ком идет речь…
— И все-таки назовите, — сказал Жорж.
— Первый — Наполеон.
— Это верно.
— Второй — Фуше, герцог Отрантский.
— Неужели?
— А третий — Видок!
— Кто, вы говорите?
— Видок. Теперь, когда этих трех лучших представителей силы, могущества и знаний человечества больше не существует, когда они перенеслись в иные миры, появился четвертый, сочетающий в себе чутье Видока, алчность Фуше и стратегический гений Наполеона.
— И кто же он, этот четвертый?
— Его зовут Жаном Ипполитом Кастором Паласье.
Вильбруа был окончательно сражен.
— Разумеется, это я, — продолжал Кастор Паласье. — Я мог бы, как и они, стать начальником секретной полиции, префектом или императором… Тогда меня величали бы Кастором Первым, и колонна в мою честь возвышалась бы на площади города. Но Паласье пренебрегает почестями и венками. Паласье есть то, что он есть: Паласье. Паласье — это целый свет!
